Действительно, мы оказались в очень сложной ситуации, когда и с гражданской нашей жизнью, и с церковной многое непонятно. И люди, даже очень верующие, растеряны. А дети наши растеряны тоже, потому что с ними происходит то, чего раньше никогда не было: учиться надо не в школе, а дома за компьютером, на улицу нельзя, с друзьями видеться нельзя, по телевизору талдычат про страшную болезнь. И, конечно, дети задают взрослым вопросы обо всем этом.
Поэтому и родители должны отвечать детям, даже если им кажется, что сами ничего не понимают.
Вопрос, что именно отвечать. Варианты могут быть разными, но общий принцип один: не навредить, не взвалить на ребенка то, что ему пока не под силу, что может его сломать.
У меня был случай в моей церковной молодости. Я учился тогда в семинарии в Троице-Сергиевой Лавре, и на праздник Крещения в 1989 году мы, семинаристы, должны были разливать святую воду в Покровском храме Лавры. Туда приходило множество людей, и прихожан, и просто любопытствующих. И вот стою я в форме, в непромокаемом переднике, и заходят двое молодых людей, чуть постарше меня (а мне тогда было 22 года). Время еще советское, Православие и все, что с ним связано, для большинства еще в диковинку. И вот эти люди меня спрашивают: «Слушай, а ты что, вправду во все это веришь?» И я, хотя и верил глубоко, отвечаю им: «Вообще-то у меня вера еще слабая» — ну, потому что кто ж из нас дерзнет утверждать обратное? Ответил так, как ответил бы духовнику. А они сразу заулыбались, сказали: «А... Ну, все понятно!» И вышли. И тогда я сообразил, что совершил очень большую ошибку, навредил этим людям. Не надо было делиться с ними теми сомнениями, которые они еще неспособны понять. Из моих слов они сделали простой вывод: врут всё эти попы!
Вот и когда ребенок спрашивает родителей, он нуждается в таких ответах, которые его поддержат, которые сформируют ему мировоззренческий каркас. Ведь он еще маленький, у него и тело еще растет, и душа, у него еще недостаточно развита воля, и потому он опирается на родительскую волю. Это касается и мировоззренческой сферы: то, что говорят ему родители, структурирует для него мир. Потом, став взрослым, он, возможно, иначе взглянет на многое, что-то переосмыслит, но сейчас, когда ему семь лет, или десять, или двенадцать, он понимает мир так, как объясняем ему мы.
Но в данном случае «молоко» — это вовсе не «ложь во спасение», не бодрые уверения, что все замечательно, что скоро все кончится и станет еще лучше, чем было. На ребенка нельзя вываливать то, что тревожит и мучит вас, но не надо и врать ему. Надо говорить, исходя из того понимания жизни, какое у вас есть несмотря на нынешние страхи и сомнения. Мы ведь христиане, верно? Мы принимаем волю Божию, так? Значит, и ребенку можно сказать: «То, что происходит — в этом есть воля Божия. Тебе непросто ее принимать, и мне тоже. Но давай вместе попытаемся подумать, понять, для чего это». И в таком ответе не будет лжи. Здесь будет и правда, и искренность, здесь переход на более глубокий, более доверительный уровень отношений с ребенком.
И если уж говорить об ответах, если искать Промысл Божий в случившемся с нами карантине, то можно сказать и так: это дано нам для того, чтобы мы лучше узнали друг друга.
Скажем честно: очень многие из нас, в том числе и глубоко верующие люди, практически не знали, чем живут, чем дышат их дети. Потому-то и воют, оказавшись запертыми в четырех стенах с ними. Родители не знали своих детей, не хотели знать или боялись узнать. Они общались с ними урывками: подошел, по затылку потрепал, поцеловал, что-то подарил, немножечко поговорил, потом нырнул в смартфон, с утра уехал на работу. Но в сердце не было места для общения с ребенком. А это огромная потеря.
Говоря об этом, я сразу вспоминаю приведенные в Евангелии от Луки слова ангела, который явился Захарии, отцу Иоанна Предтечи, и сказал, кем будет его сын, которому еще лишь предстоит родиться. В частности, «и предыдет пред Ним в духе и силе Илии, чтобы возвратить сердца отцов детям...» (Лк. 1:17).
Кстати, это касается и отношений между родителями. Могу сказать о себе, что за 28 лет брака я никогда так много не общался со своей женой, как сейчас. Потому что спустя полгода после нашей свадьбы меня рукоположили — и начался непрерывный аврал, который утих только вот сейчас, буквально с началом карантина. И с детьми своими я никогда так много не общался, как общаюсь сейчас.
А можно сказать ребенку еще и так, например: «Сыночек, вот смотри, вчера мы вот столько раз с тобой поссорились, позавчера столько-то. С сестрой ты поссорился столько-то раз. Это хорошо? Вот для того нас Господь запер здесь, чтобы мы это преодолели. Давай попробуем? Давай вместе молиться не только утром, вечером, но еще и днем? Давай вместе почитаем и обсудим Евангелие». Сколько у нас отцов обсуждает Евангелие, даже в церковных семьях? Да почти нисколько! То есть это очень большая редкость.
А еще многим верующим родителям приходится отвечать на такие детские вопросы: почему мы теперь не ходим в церковь? Бог на нас обиделся? Не хочет больше нас слышать, не пускает к Себе?
Тут, между прочим, лишь формулировка вопросов детская, а на самом деле, в более сложной форме, беспокоят они и взрослых. Привычное, родное для нас храмовое богослужение отождествляется с богообщением вообще, и когда мы его, пусть и временно, лишились — возникает мысль, что все пропало, связь с Богом разорвана.
Я на этот вопрос могу ответить, что семья не зря названа апостолом Павлом домашней церковью. Храмовое богослужение и домашняя, общесемейная молитва — это как сообщающиеся сосуды, или, если хотите, как два крыла птицы. И если домашняя молитва угасает, если ею пренебрегают или молятся формально, «для галочки», то и храмовая наша молитва тоже гаснет. То есть у нас не получается сосредоточиться в храме на богослужении, внимание наше рассеивается, мы начинаем заниматься посторонними делами (общаться со знакомыми, например).
А еще детям надо сказать, что когда карантин кончится, когда мы снова вернемся в храмы, нам нужно не потерять то домашнее молитвенное делание, которому сейчас приходится учиться. Тогда и толку от нашего участия в храмовом богослужении будет гораздо больше.
Вообще, многие из нас не ценили возможность посещать храмы, она казалась такой естественной... и это как воздух, который не замечаешь, когда он есть. Но как только его становится меньше — начинаешь задыхаться. И тут нам стоит лишний раз вспомнить о подвиге наших новомучеников. Мы оторваны от храмовой службы два месяца, и уже воем, а они в тюрьмах и лагерях были оторваны от нее на десятки лет. Мы изолированы в своих квартирах, мы не голодаем, у нас есть духовная литература, мы можем открыто молиться дома, а они вынуждены были молиться тайно, про себя, в бараках, среди грязи, матерщины, насилия. И они сохранили верность Богу. Многие из них, отсидев 15, 20 лет в лагерях и вернувшись на свободу, тут же продолжили совершать богослужение в храмах. Ничего не забыли, ни от чего не отвыкли. А почему? Да потому, что они каждый день, работая, или каждую ночь, лежа на нарах, мысленно молились.
Поэтому и детям надо сказать так: «Мы не идем в храм не потому, что нам лень, не потому, что пренебрегаем богослужением, а потому, что не можем, это непреодолимые обстоятельства. Поэтому то, что мы не в храме, это не грех, а с Богом разделяет только грех. И пусть мы не в храме — нас это сейчас от Бога не отделяет. Да, это горько. Да, это потеря. Да, мы с тобой любим храмовое богослужение. Да, нам без него тяжко. Но Бог — податель благодати, и если мы со смирением это принимаем, если трудимся в молитве, то Бог даст нам ту же самую благодать и радость, какую раньше мы получали в храме. Вот посмотри, как получается: раньше тебя в храм не разбудишь, а как сейчас душа твоя рвется туда, как хорошо там! Теперь мы с тобой это точно знаем!»
Но все эти прекрасные призывы не сработают, если мы только в разговорах с детьми будем это говорить, а в остальное время — только и делать, что нервничать, обсуждать с супругами очередные тревожные новости, часами висеть на телефоне, обсуждая то же самое со знакомыми. Дети все видят, все замечают.
А родители, к сожалению, привыкли не обращать внимание на то, что дети их могут услышать. В основном-то они между собой общались дома, когда ребенок еще спит или уже спит, ну и с коллегами на работе, где детей нет. А теперь, круглосуточно находясь рядом с детьми в одном и том же тесном пространстве, по старой привычке не берут их присутствие в расчет.
Но надо контролировать себя. Надо помнить, что наши слова, обращенные к детям, не должны расходиться со словами, обращенными к взрослым. Между прочим, если дети уже достаточно подросшие, это касается и нашего сетевого поведения — подростки вполне могут интересоваться, что там папа с мамой пишут у себя в соцсетях, что и как комментируют. Для подростка авторитет родителей и так поставлен под сомнение, а если еще они увидят, что мы лицемерим, что им говорим одно, а взрослым — другое, то совсем уж потеряем их доверие.
Вывод: хотим, чтобы дети доверяли нам, чтобы наши ответы на их вопросы помогали им жить, а не мешали — надо пересмотреть свой образ жизни. Это тяжело, конечно. Но вполне решаемо.
И все же только отвечать на детские вопросы, только молиться вместе с ними утром и вечером и не подавать повода к соблазну — этого недостаточно. Чтобы в условиях карантина наладить с ними полноценное общение, надо делать что-то еще. Надо найти какой-то постоянный повод для общения, причем такого общения, которое развивает душу.
Поделюсь своим опытом. Для меня таким объединяющим делом стало рассказывание детям историй. Историй, которые я придумывал, отталкиваясь от каких-то прочитанных ранее книг, просмотренных фильмов, чьих-то воспоминаний, и так далее.
Это могут быть сказочные истории, могут быть реалистические. Важно, чтобы это был именно сериал, а не один какой-то разовый разговор. Придумайте какие-то обстоятельства, поместите туда детей-героев (лучше на год-полтора постарше ваших) — и начинайте рассказывать, конструируйте сюжет.
Очень хорошо рассказывать это на ночь, укладывая детей. Такие задушевные разговоры, когда мама или папа пришли к ребенку, сидят у него на кровати и рассказывают, не забудутся никогда. И десятки лет спустя, когда мама с папой состарятся, потеряют здоровье — уже дети будут сидеть у их постелей, не спихивая на сиделок.
У меня большой опыт сочинения таких историй и своим детям (у меня их восемь), и детям из приходской воскресной школы в летнем лагере. Занимаюсь этим уже более двадцати лет. Часто бывало, что истории, которые я сочинял для своих детей, потом с какими-то изменениями рассказывал ученикам воскресной школы, бывало, что истории, придуманные для старших моих детей, годы спустя рассказывал младшим.
Вполне допускаю, что кому-то окажется слишком сложно сочинять такие рассказы — тогда можно найти и другое какое-то дело, интересное и вам, и вашим детям. Может быть, фотографировать (а даже в условиях изоляции тут открывается большой простор для фототворчества). Может быть, снимать самодельный игровой фильм (технически это сейчас не проблема). Может быть, мастерить что-то руками. Или сочинять историю в рисунках.
И последнее (хотя, наверное, с этого стоило бы начать). Родительство — это служение. И более того, это разновидность церковного служения (мы ведь помним, что семья — это малая Церковь). Но не бывает церковного служения без даров Святого Духа. А о дарах надо молитвенно просить.
Когда священник читает проповедь на амвоне, он ничьих сердец не затронет, если предварительно не попросит Бога вложить ему нужные слова в уста. Когда священник исповедует, он тоже мысленно просит Бога подсказать ему, что нужно ответить вот этому конкретному человеку. И бывает, что вдруг произносятся те слова, которые тебе самому даже и в голову бы не пришли.
Точно так же и с вопросами детей. Вполне нормальна и даже правильна ситуация, когда ребенок что-то спросил, и вы сходу не знаете, как ответить. Тогда скажите ему: «Сыночек, я подумаю, завтра давай поговорим, хорошо?» И отойдите, помолитесь примерно так: «Господи, Ты дал мне этого ребенка, я его воспитываю, я за него отвечаю перед Тобой и перед своей совестью. Дай мне, пожалуйста, ответ! Подскажи, что ему говорить!»
И вот что важно помнить: иногда причина детских вопросов в том, что ребенок чувствует тяжесть на душе, чувствует свое одиночество, какую-то оторванность от родителей. То есть внутреннее неблагополучие трансформируется в вопросы о каких-то внешних проблемах. Но на самом деле ребенку нужен не столько конкретный ответ, сколько сигнал: «ты мне нужен, я тебя люблю, я всегда за тебя». Поэтому чем крепче, искренней и доверительней станут ваши отношения с детьми, тем меньше у них будет вопросов, продиктованных не позитивным интересом, а именно что внутренней тревожностью.